Вышел в свет пятый специальный выпуск международного литературного альманаха "Украина — Израиль: две войны безумного века".
Авторов из воюющих стран поддержали писатели из Армении, Болгарии, Великобритании, Германии, Италии, Канады, Нидерландов, Новой Зеландии, США, Финляндии. Более 50 человек.
Этот выпуск альманаха — третий, кажется, в котором и я участвую с начала войны. Он интерактивный, 3D, с иллюстрациями (в данном выпуске — Алексея Бузинова, украинского интернет-художника из США), даже с музыкальным сопровождением. Как его читать — письмо от Натальи Кефели, писателя и издателя из Киева:
"Как всегда — нажмите на ссылку, дайте загрузиться книге, разверните сборник на весь экран кнопкой на нижней панели управления. Размер книги можно регулировать кнопкой со знаком + на той же панели, нажав на нее и вращая колесико мышки. Звук музыки тоже регулируется".
Читал и думал: третий год война в Украине, второй — в Израиле, столько всего сказано и написано, что же нового для меня, как для читателя, в этом выпуске? Сегодня, когда современная поэзия в поисках новизны и свежести, желания сказать собственное небывалое слово все больше погружается в расчесывание личных комплексов, в перелицовку старых мифов, как могут поэты реагировать на оглушающую музыку войны, которая обнимает своим пламенем видимую часть горизонта? В других выпусках за эти годы были уже и шок от преступлений, и ненависть, и скорбь по жертвам, имена и клятвы...
Но вот Вадим Жук, привыкший писать четко и определенно, говорит от лица мальчика: "Мне и шести не миновало, год из них я прожил в подвале", а неопределенность, острота высказывания в том, что мальчик этот — и еврейский, и арабский, и украинский...
Да, обнажаются вопросы, в том числе — и вечные. Опять, после десятилетий процветания и надежд, вылезает злобная подоплека мира — Александр Габриэль: "Век, как змея, шпионски сбросил кожу". Языки войны лижут сердце поэта — Наум Сагаловский: "На сердце моем две далеких войны". Ольга Агур: "Тыл — это такая полоска, проведенная карандашом ТМ".
Я привожу строки стихов в той редакции, которую выбрали авторы, только на строфы не разбиваю — получилось бы пестро и длинно. И строки выбираю новые для моего восприятия, а выбрал именно поэтический раздел, поскольку о прозе так писать бы не получилось. Даже с учетом подтекста, который у лучших поэтов намного больше сказанного, проза требует больше пояснений.
Хотя и в стихах надо бы приводить исходные моменты, о чем сказано. Анна Гальберштадт: "Хор борцов за справедливость и феминисток замолк, когда их черед пришел" — о девушках на границе Газы с фестиваля "Нова" 7.10.23. Виктория Николаева: "Говорят, возвращаться даже домой плохая примета". Явно о тех миллионах украинцев, которые в эти годы пустились по миру. А может быть, и о тех сотнях тысяч израильтян, которые покинули дома в Галилее. А о российских релокантах сказала Юлия Пикалова: "Я не убью, я не умру". И рядом Дмитрий Гаранин добавил о тех, кто остался в России и пошел воевать: "О глупцах, принесенных в жертву, сердце не заболит". О тех, кто выживет на украинском фронте и поедет отдыхать, — Ольга Зверева: "Поплывет в катамаране где-то выспавшийся отпускной Харон". Григорий Аросев: "За то, что покорялись и молчали, за то, недостаточно кричали" — это о тех, кто вопрошает: "А нас-то за что?"
Да, конечно, аллюзии Библии, ее Ветхого и Нового заветов пронизывают поэзию военных дней. Светлана Вельковская: "Для одних стала верой убийца, для других же — неверие враг". Елена Асатурова: "И словно получив удар под дых, Бог принимает позу эмбриона".
Ариэла Марина Меламед: "Это просто потоп, не сходите с ума, не толкайтесь толпой у причала..." Но иногда подтекст божественного вмешательства/невмешательства переходит и в политическую, общественную, личную нравственность — Нахум Виленкин: "Когда рука кукловода проникает в куклу-перчатку, скажи, игрушка, не щекотно ли тебе?"
Поэзия не может обойтись без подробностей прозы. Людмила Шарга пишет об Одессе, о собаке Таре, наученной находить людей в развалинах и заплакавшей, когда нашла мертвого ребенка, а рядом ее же стих: "Палимпсестом на руинах, если что не так — сотрем". Не получится стереть и заново выстроить, тем более стереть — из сердца. Юлия Пикалова посвятила свое стихотворение водителю автобуса Хаиму Бен-Арье, который вез тела детишек, найденные после атаки хамасовцев 7.10.23. Довез — и умер, не выдержало сердце...
Что же будет написано в послевоенном мире, уже вот скоро, когда и перемирия начнут действовать, и память станет зализывать раны, и время ее к этому подтолкнет новыми заботами и новыми языками огня в разных трещинах планеты? Вадим Гройсман: "От меня остался только мозг, плетка ветра, месиво земли". Какие уроки останутся, какие забудутся? Поэты этого не знают, они живут в языке, на котором чувствуют и пишут, но слышат и вокруг. И пишут так, что многое предугадывают. Юлия Драбкина: "Смешавшись с хендехох аллахакбар внезапно музыкальный слух мой взрежет". Вот Дмитрий Гаранин о новом языке релокантов, впитывающем окружающую речь: "А старый оставленный что так волшебно пел что как защиту от зла использовать не смогли останется артефактом вдали от дел на табличках глиняных в музейной пыли".
Альманах — русскоязычной литературы, хотя в нем есть и стихи, написанные по-украински. Поэтому тема общения братских языков (не будем о братстве народов) звучит в нем еще острее гаранинских строк. Анатолий Тарасовский: "Нерiдке наносять удар сами тi, кого ви грудьми защищали". И он же рядом пишет по-русски: "Того, кто предал, можно и простить, да только не получится обнять...", а Матвей Смирнов так и назвал свою исповедь о естественном двуязычии "Билингв": "Кто скажет, в котором умру в конце я, пусть и не весь, но наполовину точно".
Может быть, это и будет итогом российско-украинской войны.
