Раздраженные слова Дмитрия Медведева на встрече с членами его Совета по гражданскому обществу и правам человека насчет повтора 1917 года (который наступит, если слишком критиковать разложение судебной системы) вспомнились мне на фоне пропагандистского контрнаступления властей после "милицейской Цусимы" 31 мая.
Тема провоцирования "оранжевыми" революции раздувается вовсю. Причем логический мостик от "раскачивания лодки" правозащитниками до кровавой смуты перекидывается с пугающей глаз непринужденностью.
Лодка, понятное дело, — это галера, на которой уже скоро 11 лет как неусыпно гребет нацлидер, похороны политического трупа которого так торжественно состоялись в этот понедельник у стен зала Чайковского.
Под "17-м годом", естественно, подразумевают Октябрь, который, вслед за монархистами и Солженицыным, прямо выводят из Февраля. Дескать, только тронули священное здание государственности, как тут же буйная солдатня, революционная матросня, и пошли чекисты с комиссарами… Таким образом, 1917 встает как единый поток апокалиптических событий — от князя Львова до ВЧК и Троцкого.
То, что Октябрь-17 прямо вышел из Августа-17 — из идиотской авантюры Корнилова, накрученного правыми либералами, обычно забывают. В конце концов, 19 лет назад большинство своими глазами видело победившую революцию и убедилось, что никакого большевизма и якобинства за ней не последовало. Самое смешное, что обе политические силы, совместно организовавшее крах самодержавия, делали все, чтобы предотвратить революцию. Никто не хотел повторения кошмаров 1905-1906 годов: с пылающими имениями, погромами, принявшими уже характер этнических чисток, безумной национальной резней на Кавказе, непрерывными стачками и восстаниями солдат и моряков, пушечной пальбой по городу (Москве), тысячами жертв терактов и тысячами повешенных военно-полевыми судами… Прогрессивный блок, уговорив генералитет устранить Николая II, рассчитывал стремительным дворцовым переворотом сменить режим и тем самым выполнить все задачи либерального движения 1905-1906 годов. Социалистическая коалиция (социал-демократы и эсеры) искренне полагали, что победа либералов даст им возможность осуществить свою программу исключительно мирно и эволюционно, в условиях демократической системы (как и учили их духовные вожди — социал-демократы Франции, Германии и Австрии).
"Темные силы", уговорившие царя на превентивный конституционный переворот — указ о роспуске Думы на неопределенный срок, — также стремились предотвратить революцию, которая для них была кошмарным видением Гучкова во главе всесильного правительства (пописывающего на тот момент в цюрихских читальнях антиплехановские передовицы эмигранта Ульянова они в таком качестве не представляли).
Итак, и будущие революционеры, и контрреволюционеры сперва делали все, чтобы Февраль 1917-го не перерос в Октябрь 1905-го, а затем, чтобы Февраль не докатился до 7 ноября. Как выяснилось впоследствии, каждый шаг царя приближал к власти его врагов: Гучкова и Милюкова. А каждый шаг победителей: Гучкова, Родзянко, Милюкова и Керенского, — приближал к власти их врагов: Ленина и Троцкого.
Сегодня, за исключением небольших ультрарадикальных групп, никто не призывает к революции, имея в виду свержения режима путем насилия или массовых акций гражданского неповиновения.
Не только вся палитра официально допущенных партий горячо выступает против новой революции, ассоциируя ее только с кровью, смутой и прочим безобразием, на тех же благонамеренных позициях стоит и практически вся оппозиция. Не только официоз и горлопаны-главари из "антиоранжевых" запасников хором скандируют: "Революция, СТОП!" Оппозиция каждый свой призыв к демократизации сопровождает заклинаниями насчет того, что это будет единственной возможностью избежать новой революции…
Точно также в 1988-1989 годах любимым сюжетом перестроечной публицистики было угрожать власти (то есть Горбачеву) "русским бунтом, бессмысленным и беспощадным" в случае промедления с реформами или, тем более, в случае попытки реакционного отката. Попытка отката действительно спровоцировала революционные события 1989-1993 годов. Но с учетом опыта предыдущего революционного цикла для России, а также для большинства республик бывшего Союза, скажем честно, произошедшее было неимоверно "бархатным", и ни о каком "бунте" и речи не шло…
Как и осенью 1991-го, сегодня либеральные реформаторы больше всего опасаются взрывного народовластия — с чередующимися у власти неистовыми популистами и воплощением в жизнь архаических народных представлений о праве и справедливости. В этом у либеральных реформаторов полный консенсус с Кремлем. Но именно их кремлевские консервативные реформаторы травят особенно последовательно и упорно, во всеуслышание называя экстремистами и пособниками террористов. Ведь в стране, измученной терактами и расистскими нападениями, такие политические ярлыки носят особенно оскорбительный характер. В этом опять жестокая ирония истории. Гучков был един с Николаем Романовым в стремлении не допустить к власти "русских якобинцев", но царь видел главную угрозу якобинства только в Гучкове.
Но при всем при этом невозможно избавиться от впечатления, что страна неуклонно сползает к революции.
Идиотическое поведение правящих дуумвиров (мне лично больше нравится легкая перефразировка эллинского "диархи" — вместо "четверовластников"-тетрархов — сразу богатая ассоциация с царем Иродом II Антипой, убийцей Иоанна Крестителя), которые то дразнят общество надеждами на возвращение к осмысленной политике, то позволяют реализоваться самым драматическим вариантам событий, глумливое издевательство сравнительно мелких (бесов) чинов над законом и всеми приличиями, последовательное профанирование любых разрекламированных начинаний — все это создает характерную предреволюционную атмосферу всеобщего отвращения и презрения к власти, тяжелую, обморочно-душную, как перед сильнейшей грозой. Рьяный милицейский чин, устроивший показные избиения демонстрантов на Триумфальной и ему подобные бесы еще более мелкого калибра, издевавшиеся над схваченными на площади, сладострастно избивавшие их в автобусах и участках, явно не понимают, что именно они старательно приближают день, когда разъяренная толпа будет охотиться за всеми носителями милицейской формы. Так не понимал вполне ничтожный служака жандармский ротмистр Трещенков, который, отдав в апреле 1912 года приказ стрелять по бастующим работникам "Лензото" и их семьям, мирно несущим жалобы прокурору, бездумно похоронил все плоды "столыпинского успокоения" и обрек жандармов на линчевание в марте 1917-го.
Каждый разгон "несогласных", начиная с апреля 2007 года — как бесконечное дурное повторение Кровавого воскресения, пусть и в значительно уменьшенном масштабе:
заблаговременные заклинания интеллигенции о гуманизме и праве, подчеркнуто мирный характер акций, пара дней туманных надежд, что у начальства на этот раз возобладает разум, надежд, подпитываемых намеками, что наверху решили не позориться, и неизбежное — стальной кулак в центре города, избиения, аресты, отвратительные кадры расправ, заполняющие интернет и западные телеканалы… Очередная порция проклятий в адрес власти. И каждый раз вал протеста все выше… И все больше людей проникается идеей единства в борьбе… Несмотря на все партийные и внутрипартийные склоки, и старательную политику провокаций и стравливания, без устали практикуемую властями и спецслужбами.
Да и шахтеры следующий раз не ограничатся одним митингом на путях — горечь поражений целебней, чем сладкий хмель побед.
Власть защищает только страх и последние тающие надежды на чудесные преобразования помудревшего Медведева. Никакие уверения, что кризис побежден, что "жизнь налаживается", никакие доводы, что партия власти "рулит", поскольку получила "мандат народного доверия", ни какие орды публично совращенных студентов, всегда готовых сражаться роком с террором, не дают власти легитимности. Влекомая роком истории, она сама толкает себя к гибели, подобно царизму и КПСС. Российское общество так же стремится избавиться от тупого и циничного путинизма, как мечтают, наплевав на все приличия, сбросить пропотевшую вонючую рубашку.
Оппозиция раздроблена и дезорганизована, она хором, а главное искренне вопиет, что главная ее цель — избежать революционной смуты.
Придворные реформаторы изощряются в конструировании схем, позволяющих режиму стать эффективным, сохраняя свою политическую монополию. Протестующие группы искреннее считают, что они только — всего лишь! — требуют от власти соблюдать законы и идти навстречу интересам простых людей. Спецслужбы и спецполиттехнологи раз за разом разят оппозицию, уверяя, что только этим они спасают государственность от краха. Как все знакомо. 1902. 1912. 1916. 1988…
Реформаторы в правящей группе слишком слабы, чтобы проводить последовательные либеральные преобразования, но поэтапно дискредитируют своих реакционных оппонентов. Реакционеры слишком слабы, чтобы раздавить прогрессистов и выстроить целостную консервативно-романтическую модель, но регулярно опрокидывают все прогрессистские начинания. Оппозиционеры даже и не пытаются бороться за власть, но выстраивая альтернативную режиму героическую мифологию, они нарастающими темпами морально-психологически делегитимируют власть.
Режим, умея запугивать и подкупать, совершенно не готов к созданию массовой базы на основе подлинной общественной поддержки, которая до последних дней была даже у Горбачева и даже у царя.
У истеблишмента в глазах очевидный животный страх перед новым 7 ноября 1917-го. Либеральная оппозиция не в меньшей степени охвачена паническим ожиданием нового 30 января 1933 года. По этой причине и те и те бояться слепой ярости простого народа. Однако, обоюдно прижатые оппонентом к стенке, и режим, и реформаторы, буквально спасая свою шкуру, обречены искать союза с массовыми популистскими движениями. Если реакционные фракции партии власти окажутся в этом успешней, то мы получим массовое фашизоидное движение, объективно смертельно опасное правящим технократам. Если либералы "успеют первыми" (как им это уже удалось в 1905, 1917 и 1989 годах), Россия увидит новое массовое революционно-демократическое движение.
А пока протестующий народ все чаще выходит на улицу, искренне считая, что он не экстремист и не "прозападный правозащитник", но, напротив (и это дает ему необычайную психологическую устойчивость), горой стоит за государство, только считает, что оно должно быть добрым и справедливым.
Бог весть, когда все эти элементы сольются в одну критическую массу.
Главное не то, когда локомотив российской истории придет на станцию "Революция", главное, что он едет к ней, размеренно перестукивая колесами, и с рельсов не сойдет. Только под откос...
Вы можете оставить свои комментарии здесь
